Из сборника «Поворот дыхания»

Перевод Алёши Прокопьева

 

БУБЕН СКОМОРОХА,

грохочущий грошиком сердца моего.

 

Ступени лестницы, по которой

Одиссей, что твоя обезьянка, взбирается на Итаку,

rue de Longchamp, через час

после того, как пролилось вино:

 

создай из этого образ,

пусть домой нас игральными костями бросит

в чашу, где я лежу с тобой,

неразыгрываемый. 

 

 

ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ, в тени пионов,

троициных роз, глубоко зарытые:  

 

Когда Мысль по воздушному коридору, Пламенем Духа

вырубленном в лесу, наконец на посадку зайдёт,

ей достанется Царство, где 

ты всё ещё надеешься, погружаясь в песок.

 

 

КОГДА ТЫ ЛЕЖИШЬ

на простыне выбитого из рук флага,

у сине-чёрных слогов, в тени снежных ресниц,

прилетает со спермой

мыслей

журавль, стальной, —

ты открываешься ему.

 

Его клюв вбивает час

в каждый твой рот — в каждом

отбивает колокол, на пылающе-красном канате, безмолв-

ное тысячелетие,

 

Не-срок и срок

чеканят друг друга до смерти,

талеры и грошики просачиваются сквозь твои поры,

о-

бернувшись секундой,

ты летишь, вышибая

двери вчера и завтра, — фосфорные,

как зубы вечности,

лопаются почкой твоя одна, потом

другая грудь

встречь хватаниям, под

ударами-: так близко,

так глубоко

вбрызнуто

звездистое

журавля-

семя. 

 

ПОЗАДИ ОЦИНКОВАННОГО сна

— кто не знает нашу конурку —  

сновидения гребень набух, пламеннный, всему назло,

и я вгонял золотые гвозди в наше  

великолепным гробом

мимо плывущее Завтра,

 

когда у нас на глазах царственно  

вылетели прутья,

вода пошла, вода,

злобно баржи врезались в волну, сквозь Большую секунду памяти,

звери, их пасти, ил, кружились вокруг нас —

— столько их

не ловило ещё ни одно небо —

 

кто же ты была, пусть Порванная, но

что за вершей ты была! — кружились звери, звери,

соляные горизонты  

пристроились к нашим взглядам, воздвиглась гора  

далеко в ущелье, где мой мир — твой

к жизни вызвал, навсегда.

 

 

СОЛО ВИОЛОНЧЕЛИ

с той стороны боли:

 

Cилы, согласно противо-небесам

иерархически расположенные,

катят Невнятное к

подлёту и посадке

 

вверх

взобравшийся закат

полон лёгочных ветвей,

 

два

огненных облака дыхания

роются в книге,

которую шум в висках распахнул,

 

что-то сбывается,

 

двенадцать раз вспыхивает

пробитое стрелами По-Ту-Сторон...

 

Чёрно-кровная

пьёт

Чёрно-кровного семя, 

всё стало меньше, чем

оно есть,

всё стало больше.

 

УСЛЫШАН

перезахороненными искрами

ароматный дымок вокруг

жала подсвечника.

 

На

орбитах ни одной планеты.

 

Несколько земных шаров  

кидаю я тебе вслепую —

два

белых сжимаешь ты, по одному

в каждой руке.

 
Не-

погребённые,

неподсчитанные, наверху,

дети,

готовые спрыгнуть —  

Тебе,

ис-точница-ночи, не

уподобился я:

тебя, радостно летящую

по воздуху,

сажает на жало незримый, второй,

стоячий жар.

 

ОДНАЖДЫ, —

я услышал его тогда,

он отмывал мир тогда,

прозрачно, все-нощно,

взаправдошно.

Единое и Бесконечное,

уничтожены,

я-жились. —

Свет стал. Спасение.